ПРАВИЛА, ЗАПРЕТЫ И ДЕТСКАЯ АГРЕССИВНОСТЬ
.webp)
Что такое границы и правила в школе? Как нами понимается детская агрессивность? Такой пример. Перед нами две матери; одна, считает важным соблюдение определенных интервалов в кормлении; другая же просто приспосабливается к потребностям младенца. Точно соблюсти интервалы не всегда возможно. А что делать, если ребенок плачет, не желая дожидаться, пока стрелка часов окажется в нужном положении? Здесь вряд ли поможет «рецепт»: надо, мол, делать так или наоборот. Нас, конечно, интересует школа. Есть ли здесь свои проблемы? Принципиально обучающимся в младшем школьном возрасте нужна прежде всего помощь, а не выучка. И если ребенок вдруг не желает посещать школу, педагог считает: «Виноваты в этом, конечно, родители! Ведь у меня он получает все, что ему нужно. Поэтому со мной у него не может быть никаких проблем». Тогда недовольство или непослушание ребенка она воспринимает исключительно как выпад против нее лично или как свидетельство собственной неудачи. К чему это ведет? Нетрудно догадаться, ведь ни один из нас не в состоянии испытывать симпатию к виновникам наших неудач.
Но если мы понимаем, что школа - это не абсолютно позитивное, что она может приносить ребенку также и разочарования, то мы принципиально меняем свою позицию. Ведь в школе ребенок в большой степени подвержен репрессиям, и в ближайшее время в этом вряд ли удастся что-либо радикально изменить. Поэтому чрезвычайно важно всеми силами смягчать эту репрессивность. Сами условия школы оставляют мало возможностей для удовлетворения важнейших потребностей ребят, например, таких, как нарциссизм, потребность в любви и нежности, а также в удовлетворении агрессивных потребностей.
Теперь рассмотрим симптомы. Они всего лишь выдают аффективные чувства, и с ними следует обращаться не как с причиной страдания, а как с информацией об этом страдании. Не всегда можно сразу понять, что именно скрывается за тем или иным симптомом. Но если мы понимаем, что это сигнал тревоги, значит, и реагировать мы будем соответственно. Здесь речь о принципиальной позиции, а не о работе с отдельными случаями. Что если сказать ребенку: ты, мол, не должен злиться и т.д.? Это вполне нормально: ребята порой впадают в ярость, и за ними следует признать это принципиальное право. Конечно, это не значит, что надо позволять ребенку драться или портить вещи; здесь у нас нет выбора, агрессивные действия мы обязаны предотвратить. Вопрос в другом, а именно: как, с какими чувствами встречаем мы детскую агрессивность? То ли мы хватаемся за голову («О Боже, что мне делать?!»), то ли просто регистрируем: «Так, у ребенка проблемы, в настоящий момент с ним что-то происходит. Итак, чем я могу помочь?». Конечно, прежде всего следует принять меры, чтобы он не нанес вреда другим и себе, а кроме того, защитить себя от возможного чувства вины как следствия проблематичных действий.
Вы скажете, нас всегда учили бороться с агрессивностью, а вы предлагаете позволять ребятам ее проявлять. Нет, этого мы не говорим! Позволить детям агрессивные действия мы не можем, но помешать возникновению агрессивности - это, простите, не в наших силах. Она является сама, и тогда мы должны думать о том, как взять ее под контроль. Вопрос в другом. Встречаем ли мы сие явление как катастрофу? Как признак нарушения развития ребенка? Как угрозу нашему личному душевному благополучию? Как нечто опасное, чего вообще никогда не должно случаться? Или же мы видим в этом нечто не зависящее от нашей воли, некое «природное» явление, с которым мы должны учиться правильно обращаться и, прежде всего, понимать его так: ребенку, переживающему в настоящий момент приступ ярости, необходима помощь. Знаем - это не просто, да еще и класс из 30 человек…
Всем хорошо знака формулировка, типа: «Максим, мы договорились, что ты не будешь драться!». Мы принципиально против подобных формулировок! Потому, что это откровенная ложь, ни о чем таком мы не договаривались и не могли договориться. Здесь просто-напросто отрицается признание собственной власти. Представьте себе такую ситуацию. Максим пришел в класс и объявил: «Я против того, чтобы мы придерживались этих правил!». Разве от этого что-либо изменилось бы? Нет, правила и в этом случае остались бы непреложными. «Договорились» - это должно было бы, собственно, означать демократическое решение класса: вопрос поставлен на обсуждение, две трети ребят проголосовали «за», остальные - «против». После длительного обсуждения часть этих вторых все-таки примкнула к первым и т.д. Тогда это называлось бы: «договорились». Но ничего такого произойти не может. Запрет на драки и прочие нарушения установлен нами, педагогами. Так давайте честно в этом признаемся, а не будем делать вид, будто это правило установлено также и детьми. Правило это, между тем, совершенно верное. Мы не можем допустить драк в классе, школе, мы должны следить за тем, чтобы ребята не ранили друг друга, чтобы был порядок, чтобы в сохранности оставались вещи и т.д. И это ничего не меняет в том обстоятельстве, что норма установлена взрослыми, а не детьми.
А сейчас мы заглянем в глубину ситуации. Ребенок, обуреваемый приступом ярости, в такой момент не видит иного выхода, кроме как дать обидчику по голове. Ведь в его распоряжении не так уж много средств для выражения чувств, да еще таких сильных; он не способен сцепить зубы или вербализировать свое отношение к ситуации. Когда мы говорим: «Максим, мы договорились, что ты не будешь бить Сабину по голове», - в наших глазах это должно, собственно, выглядеть примерно следующим образом: «Правило не драться, несомненно, очень хорошее и правильное правило; и я, как педагог, устанавливающая такие хорошие правила и следящая за тем, чтобы они выполнялись, тоже хорошая; а вот ты, Максим, нарушаешь правила, и поэтому ты плохой». Итак, в вышеизложенной сентенции «Мы договорились» громко звучит эта четкая оценка, являющаяся, по сути, упреком в адрес ребенка. А это не может от него ускользнуть. Ведь в его глазах все выглядит совсем иначе, он, скорее всего, думает так: «Я, Максим, бедный и хороший, а Сабина, которой я справедливо дал по голове, плохая, потому что она снова отняла у меня ручку, и учительница тоже плохая, потому что она защищает Сабину. Из чего следует, что эти глупые правила, которые придумала эта воспитательница, тоже плохие, потому что они защищают Сабину, а не меня».
Итак, мы видим, между этими двумя мирами нет абсолютно никакой связи. Максим чувствует себя непонятым и нелюбимым. В результате подобной «интервенции» он будет чувствовать себя еще хуже, и его ярость будет только расти; с каждым разом он будет все больше выходить из себя, окончательно теряя власть над своими чувствами, и он станет совершать поступки, о которых потом сам будет жалеть. И тогда не только другие будут на него злиться, он сам будет недоволен собой, у него появится чувство вины, а именно оно, это чувство, - благодатнейшая почва для дальнейшего роста агрессивности.
Так как же дать ребенку возможность иначе пережить ситуацию, когда он в ярости? Мы не знаем, как можно избежать самих ситуаций, подобных этой; скорее всего, их избежать невозможно, и у нас нет иного выхода кроме как с ними жить. Что важнее всего - это попробовать понять ситуацию. Можно представить, что у этого злополучного Максима и правда были все основания дать девчонке по голове, она то и дело делает ему что-то назло, и его ярость не так уж безосновательна. В любом случае чувства ребенка следует уважать. Но что мы можем предпринять? Лучше всего сказать так: «Максим, я тебя понимаю, но я не могу допустить, чтобы ты бил Сабину». Тем самым мы говорим, что не только его понимаем, но, самое главное, мы не злимся на него. Ведь в тот момент у него просто не было другой возможности отстоять свои интересы. Может быть, он вообще вспыльчивый, или он ощущает себя маленьким и беспомощным, а может быть, эта самая Сабина ужасно вредная и всегда все делает назло? Так или иначе, подобные события неизбежны в буднях школы, и они совершенно нормальны.
Важнее всего дать ребенку почувствовать, что его понимают и на него не злятся. Однако несмотря на это, тем не менее совершать подобные поступки он не имеет права. И давайте ради Бога воздержимся от таких восклицаний, как: «О Господи, ну почему ты опять это делаешь? Ведь мы договорились?..». Вместо этого следует очень твердо и просто сказать: «Извини, но я не могу позволить тебе драться!».
Что делать с яростью детей? Эти вопросы и есть вопросы социального приспособления. Наша идея: необходимо создать в школе так называемый уголок ярости. Завести специальную подушку, матрац или нечто вроде боксерской груши, пусть ребята сами решат, что для них лучше. Открытый разговор на эту тему тоже может иметь огромное «терапевтическое» значение: таким образом ребята понимают, что никто их не упрекает за испытываемые ими чувства. Когда мы совместно ищем наиболее безобидные и общественно приемлемые выражения этим чувствам, мы как бы вносим в проблему элемент игры. И тогда, если ребенок зол или раздражен, он может отправиться в такой угол и колотить подушку до тех пор, пока не устанет. За это время негативная энергия ярости улетучится, и можно будет обсудить, что, собственно, произошло, почему он так разозлился. Подумайте, как это помогает нам, взрослым, если мы в состоянии говорить о своих чувствах!
.webp)
Но если мы понимаем, что школа - это не абсолютно позитивное, что она может приносить ребенку также и разочарования, то мы принципиально меняем свою позицию. Ведь в школе ребенок в большой степени подвержен репрессиям, и в ближайшее время в этом вряд ли удастся что-либо радикально изменить. Поэтому чрезвычайно важно всеми силами смягчать эту репрессивность. Сами условия школы оставляют мало возможностей для удовлетворения важнейших потребностей ребят, например, таких, как нарциссизм, потребность в любви и нежности, а также в удовлетворении агрессивных потребностей.
Теперь рассмотрим симптомы. Они всего лишь выдают аффективные чувства, и с ними следует обращаться не как с причиной страдания, а как с информацией об этом страдании. Не всегда можно сразу понять, что именно скрывается за тем или иным симптомом. Но если мы понимаем, что это сигнал тревоги, значит, и реагировать мы будем соответственно. Здесь речь о принципиальной позиции, а не о работе с отдельными случаями. Что если сказать ребенку: ты, мол, не должен злиться и т.д.? Это вполне нормально: ребята порой впадают в ярость, и за ними следует признать это принципиальное право. Конечно, это не значит, что надо позволять ребенку драться или портить вещи; здесь у нас нет выбора, агрессивные действия мы обязаны предотвратить. Вопрос в другом, а именно: как, с какими чувствами встречаем мы детскую агрессивность? То ли мы хватаемся за голову («О Боже, что мне делать?!»), то ли просто регистрируем: «Так, у ребенка проблемы, в настоящий момент с ним что-то происходит. Итак, чем я могу помочь?». Конечно, прежде всего следует принять меры, чтобы он не нанес вреда другим и себе, а кроме того, защитить себя от возможного чувства вины как следствия проблематичных действий.
Вы скажете, нас всегда учили бороться с агрессивностью, а вы предлагаете позволять ребятам ее проявлять. Нет, этого мы не говорим! Позволить детям агрессивные действия мы не можем, но помешать возникновению агрессивности - это, простите, не в наших силах. Она является сама, и тогда мы должны думать о том, как взять ее под контроль. Вопрос в другом. Встречаем ли мы сие явление как катастрофу? Как признак нарушения развития ребенка? Как угрозу нашему личному душевному благополучию? Как нечто опасное, чего вообще никогда не должно случаться? Или же мы видим в этом нечто не зависящее от нашей воли, некое «природное» явление, с которым мы должны учиться правильно обращаться и, прежде всего, понимать его так: ребенку, переживающему в настоящий момент приступ ярости, необходима помощь. Знаем - это не просто, да еще и класс из 30 человек…
Всем хорошо знака формулировка, типа: «Максим, мы договорились, что ты не будешь драться!». Мы принципиально против подобных формулировок! Потому, что это откровенная ложь, ни о чем таком мы не договаривались и не могли договориться. Здесь просто-напросто отрицается признание собственной власти. Представьте себе такую ситуацию. Максим пришел в класс и объявил: «Я против того, чтобы мы придерживались этих правил!». Разве от этого что-либо изменилось бы? Нет, правила и в этом случае остались бы непреложными. «Договорились» - это должно было бы, собственно, означать демократическое решение класса: вопрос поставлен на обсуждение, две трети ребят проголосовали «за», остальные - «против». После длительного обсуждения часть этих вторых все-таки примкнула к первым и т.д. Тогда это называлось бы: «договорились». Но ничего такого произойти не может. Запрет на драки и прочие нарушения установлен нами, педагогами. Так давайте честно в этом признаемся, а не будем делать вид, будто это правило установлено также и детьми. Правило это, между тем, совершенно верное. Мы не можем допустить драк в классе, школе, мы должны следить за тем, чтобы ребята не ранили друг друга, чтобы был порядок, чтобы в сохранности оставались вещи и т.д. И это ничего не меняет в том обстоятельстве, что норма установлена взрослыми, а не детьми.
А сейчас мы заглянем в глубину ситуации. Ребенок, обуреваемый приступом ярости, в такой момент не видит иного выхода, кроме как дать обидчику по голове. Ведь в его распоряжении не так уж много средств для выражения чувств, да еще таких сильных; он не способен сцепить зубы или вербализировать свое отношение к ситуации. Когда мы говорим: «Максим, мы договорились, что ты не будешь бить Сабину по голове», - в наших глазах это должно, собственно, выглядеть примерно следующим образом: «Правило не драться, несомненно, очень хорошее и правильное правило; и я, как педагог, устанавливающая такие хорошие правила и следящая за тем, чтобы они выполнялись, тоже хорошая; а вот ты, Максим, нарушаешь правила, и поэтому ты плохой». Итак, в вышеизложенной сентенции «Мы договорились» громко звучит эта четкая оценка, являющаяся, по сути, упреком в адрес ребенка. А это не может от него ускользнуть. Ведь в его глазах все выглядит совсем иначе, он, скорее всего, думает так: «Я, Максим, бедный и хороший, а Сабина, которой я справедливо дал по голове, плохая, потому что она снова отняла у меня ручку, и учительница тоже плохая, потому что она защищает Сабину. Из чего следует, что эти глупые правила, которые придумала эта воспитательница, тоже плохие, потому что они защищают Сабину, а не меня».
Итак, мы видим, между этими двумя мирами нет абсолютно никакой связи. Максим чувствует себя непонятым и нелюбимым. В результате подобной «интервенции» он будет чувствовать себя еще хуже, и его ярость будет только расти; с каждым разом он будет все больше выходить из себя, окончательно теряя власть над своими чувствами, и он станет совершать поступки, о которых потом сам будет жалеть. И тогда не только другие будут на него злиться, он сам будет недоволен собой, у него появится чувство вины, а именно оно, это чувство, - благодатнейшая почва для дальнейшего роста агрессивности.
Так как же дать ребенку возможность иначе пережить ситуацию, когда он в ярости? Мы не знаем, как можно избежать самих ситуаций, подобных этой; скорее всего, их избежать невозможно, и у нас нет иного выхода кроме как с ними жить. Что важнее всего - это попробовать понять ситуацию. Можно представить, что у этого злополучного Максима и правда были все основания дать девчонке по голове, она то и дело делает ему что-то назло, и его ярость не так уж безосновательна. В любом случае чувства ребенка следует уважать. Но что мы можем предпринять? Лучше всего сказать так: «Максим, я тебя понимаю, но я не могу допустить, чтобы ты бил Сабину». Тем самым мы говорим, что не только его понимаем, но, самое главное, мы не злимся на него. Ведь в тот момент у него просто не было другой возможности отстоять свои интересы. Может быть, он вообще вспыльчивый, или он ощущает себя маленьким и беспомощным, а может быть, эта самая Сабина ужасно вредная и всегда все делает назло? Так или иначе, подобные события неизбежны в буднях школы, и они совершенно нормальны.
Важнее всего дать ребенку почувствовать, что его понимают и на него не злятся. Однако несмотря на это, тем не менее совершать подобные поступки он не имеет права. И давайте ради Бога воздержимся от таких восклицаний, как: «О Господи, ну почему ты опять это делаешь? Ведь мы договорились?..». Вместо этого следует очень твердо и просто сказать: «Извини, но я не могу позволить тебе драться!».
Что делать с яростью детей? Эти вопросы и есть вопросы социального приспособления. Наша идея: необходимо создать в школе так называемый уголок ярости. Завести специальную подушку, матрац или нечто вроде боксерской груши, пусть ребята сами решат, что для них лучше. Открытый разговор на эту тему тоже может иметь огромное «терапевтическое» значение: таким образом ребята понимают, что никто их не упрекает за испытываемые ими чувства. Когда мы совместно ищем наиболее безобидные и общественно приемлемые выражения этим чувствам, мы как бы вносим в проблему элемент игры. И тогда, если ребенок зол или раздражен, он может отправиться в такой угол и колотить подушку до тех пор, пока не устанет. За это время негативная энергия ярости улетучится, и можно будет обсудить, что, собственно, произошло, почему он так разозлился. Подумайте, как это помогает нам, взрослым, если мы в состоянии говорить о своих чувствах!
